Историявизантийской живописи в настоящее времяедва ли может быть написана. Представлениянаши об этом искусстве и об его тысячелетнейжизни естественно основываются на техсведениях о нем, которыми мы располагаем. Но эти сведения весьма неполны исовершенно случайны. Они настольконеполны и настолько случайны, что мыдаже не знаем, в какой именно степениони неполны и в какой точно мере онислучайны. Единственно достоверныесвидетельства об искусстве дают егопамятники. Известные же нам до сей порыпамятники византийской живописи ни всмысле их распределения по эпохам, нив смысле их территориальной группировки, ни в смысле, наконец, иерархии иххудожественных качеств не отвечаюткакому-либо порядку. Все это остаткиразрушенного тысячелетнего мира, разрозненные его следы, пощаженныевременем и исторической судьбой со всейтой прихотливостью отбора и соседствования, которой отмечают свой путь разрушительныесилы времени и жизни. Немудрено, что история византийской живописи быладо сих пор всегда скорее теориейвизантийской живописи, менявшейсясмотря по тем умозаключениям, для коихдавало повод наличие известных еепамятников. Наличие же это само менялосьв зависимости от новых открытий, следовавших за распространением вниманияисториков на новые в науке территории, на новые провинции византийскогоискусства. За последние тридцать летобширность таких территорий увеличиласьво много раз и во много раз возрослоколичество известных памятников. Внепосредственной связи с этим теориявизантийского искусства вступила впериод весьма оживленных и в общемплодотворных дискуссий. Она сделаласьопытным полем для многих очень блестящих, если иногда и эфемерных, построений. Инет никаких оснований утверждать, чтоэтот период закончен. Наличностьпамятников византийского искусствавозрастает с каждым годом, знания нашис каждым годом расширяются и углубляются. Пока это будет так, теория византийскогоискусства останется жива и сохранит токак бы даже несколько бурное стремлениек истине, которое делает ее вот ужетридцать лет столь привлекательной дляисследователей. Насколькоотлично положение современного историкавизантийской живописи от историка былыхвремен, видно хотя бы из того, чтоН. П. Кондаков в 70-х годах прошлогостолетия предпринял свой замечательныйтруд «История византийского искусствапо миниатюрам рукописей». Теперь такогорода исследование было бы понятно каквспомогательная работа, лишь косвеннополезная для освещения известныхпамятников монументальной и станковойживописи. Во времена Н. П. Кондаковачисло доступных его вниманию памятниковэтого рода было так ограниченно, чтоему по необходимости пришлось угадыватьтысячелетнюю жизнь византийской живописилишь по отражению ее в другом искусстве, жившем, может быть, иногда и параллельной, но все же своею собственной жизнью, –в искусстве миниатюры. Следовать заН. П. Кондаковым в этом отношениитеперь было бы почти так же странно, какизучать историю живописи итальянскоготреченто и кватроченто исключительнопо данным итальянской миниатюры этойэпохи. Оченьзаметный шаг в смысле расширениякругозора исследователей византийскогоискусства был сделан на рубеже двухстолетий, благодаря новой постановкевопроса о его происхождении. Труд Д. В. Айналова об эллинистическихосновах византийского искусства инашумевшая в свое время книга Strzygowski «Orient oder Rom» открыли для византийскоговопроса те широкие перспективы, внекоторых и не могло, конечно, бытьпредпринято правильное его рассмотрение.
