Изменил ситуацию наступивший век железа и крови. Ведомый неодолимой силой капиталистических противоречий, мир задыхался в дыму мировой бойни и готов был взорваться всеобщей гражданской войной всех против всех. Государство и революция сошлись настолько близко, что их почти невозможно было теперь отделить друг от друга. Отныне на десятилетия революция становилась главным измерением государственной жизни, и потому само государство больше не могло оставаться прежним. От «божественной власти» королей и императоров не осталось и следа; снобистская аристократия исчезла с политической сцены; наконец, из прежнего ночного сторожа, охранявшего покой собственника, государство все больше превращалось в Левиафана, готового раздавить и капиталиста и рабочего одинаково. Оно теперь стремилось (и могло себе позволить) контролировать все и вся: от производства и потребления до содержания школьной стенгазеты. Экономическая и общественная (а порой и частная) жизнь были повсеместно национализированы, кого бы мы теперь ни считали ответственными за это — социализм или капитализм. Одновременно революция привела вчерашних изгоев социалистов на порог государственной власти, а на одной шестой части обитаемой суши и вовсе в ее чертоги. К середине 20-го века новое, невиданное доселе государство ("государство-фабрика» и «государство-казарма") стало тем самым пространством общей практики для всех сил и партий. Несогласных с этим уничтожали самым беспощадным образом: анархизм и близкие к нему идейно-политические течения были разгромлены и вытеснены в маргинальное гетто. А из марксизма и даже либерализма было вытравлено все антииндустриальное и антигосударственное. Оказавшись в однородном пространстве, консерваторы, либералы и социалисты вынужденно стали сближать позиции. Ключевыми в этом процессе оставались два вопроса: о собственности и о том, каким образом могут осуществляться общественные преобразования, т.е. о правилах и формах политической борьбы. В экономических вопросах левые (среди которых лидерство захватили марксисты) сохраняли свои позиции дольше всего. Они продолжали считать, что экспроприация частных собственников позволит разрешить главное противоречие капитализма: между общественной формой производства и частной формой присвоения. Либералы и консерваторы изо всех сил сопротивлялись подобным устремлениям левых, поддерживая тем самым статус «фундаментальной альтернативы» социалистического ноу-хау в глазах масс. Эволюция второго вопроса — о формах политической борьбы и средствах общественных преобразований — быстрее дошла до стадии конвергенции. Два наиболее простых пути к рычагам государственной власти, с помощью которых марксисты планировали изменить отношения собственности, представляли собой захват власти вооруженным путем, с одной стороны, и победу на парламентских выборах — с другой. Первый путь предполагал жесткое репрессивное подавление противников революции из числа господствующих классов и авторитарное управление, второй — сохранение «буржуазно-демократических» институтов и использование их для реформ.
